В Бейруте лезгинку исполняли на бис: ректор-виолончелист Алексей Васильев о пути в музыке и педагогике
Он с трудом попал в школу-десятилетку, где учился у Сергея Ролдугина, а потом начал преподавать сам и теперь даже в отпуске приезжает в «Сириус», чтобы давать уроки юным виолончелистам. Речь о заслуженном артисте России Алексее Васильеве. Он рассказал «С(Ж» о своем педагогическом подходе, об уровне музыкального обучения в регионах, а также о том, почему нужно идти в музыканты, а не в банкиры и юристы.
Восемь лет назад известный музыкант Алексей Васильев возглавил Санкт-Петербургскую государственную консерваторию имени Н. А. Римского-Корсакова. Несмотря на плотный график, ректор не только выполняет свои руководящие обязанности, но и занимается со студентами, а также уделяет время школьникам. В августе он давал мастер-классы по игре на виолончели в Образовательном центре «Сириус» и провел отчетный концерт юных музыкантов.
— Как вы начали заниматься музыкой?
— Папа был виолончелистом, а мама пианисткой. Они решили, что я тоже буду заниматься музыкой, и отвели меня в десятилетку. Но поступил я туда не без труда. У педагогического состава были сомнения, стоит ли меня брать. Я начал учиться игре на виолончели у молодого и тогда подающего большие надежды педагога Сергея Павловича Ролдугина. После восьми лет обучения он сказал мне: «Знаешь, что-то у тебя с технологией не очень. Поезжай в Москву, там про это знают и тебе расскажут».
Мне нелегко далось поступление в Мерзляковку. Были проблемы с сольфеджио и гармонией. Но опять же я поступил и под руководством опытных педагогов устранил проблемы с технологией. Потом перевелся в Санкт-Петербургское музыкальное училище имени Н. А. Римского-Корсакова и поступил в Петербургскую консерваторию в класс знаменитого Анатолия Павловича Никитина. Он всегда помогал своим студентам, давал им сильный профессиональный толчок. Меня он с ходу пригласил в Заслуженный коллектив России Академический симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии — это один из лучших оркестров Северной столицы.
Заслуженный коллектив России Академический симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии выступает в «Сириусе»
Фото: © пресс-служба «Сириуса»
— Когда вы поняли, что хотите связать жизнь с музыкой?
На мою любовь к музыке повлияла самостоятельность
Здание Академического музыкального училища при Московской государственной консерватории имени Чайковского
Фото: © ФГБПОУ "Академическое музыкальное училище при МГК имени П.И. Чайковского"
— Когда я поехал учиться в Москву, то поселился в общежитии училища. Мамы и папы нет, поэтому пинать меня было некому. Жизнь там кипела, и чтобы позаниматься, нужно было подняться на шестой этаж и встать в очередь в репетиторий. Их было всего 20, а желающих — вдвое больше. Я увидел, что люди часами ждут возможности позаниматься, и сделал вывод: значит, в этих классах ребятам дают что-то хорошее. С этого и началась перестройка головы. Очень многое дал и оркестр.
— Какое выступление в составе оркестра запомнилось больше всего?
— Я играл во многих странах: мы ездили в Америку, Европу, Азию. Только до Африки не успел пока добраться. Интересные гастроли были у нас в Куала-Лумпуре, Монтевидео и даже в Бейруте. Последний был горячей точкой, и когда мы приезжали, там вечерами постреливали из крупного калибра. У нас был концерт, который я не могу назвать любимым, но точно самым запоминающимся. Мы привыкли, что если выступаем в Москве, то выходим на сцену Большого зала консерватории, в Нью-Йорке — Карнеги-холла, а в Токио — Сантори-холла. А там нас провезли через часть полуразрушенного города и доставили к огромному шатру, напоминавшему цирк, только в разы больше. Там могли поместиться около четырех тысяч человек, а по случаю нашего приезда смонтировали сцену. Мы не играли традиционных Петра Чайковского или Сергея Рахманинова, у нас был гала-концерт с короткими музыкальными номерами. И самое большое впечатление на слушателей произвела лезгинка из балета «Гаянэ» Арама Хачатуряна. Нам пришлось исполнить ее на бис шесть раз, публика просто не отпускала.
— Почему вы начали преподавать?
— В 1994 году, когда я учился на четвертом курсе консерватории, Антон Никитин практически насильно устроил меня работать преподавателем в десятилетку. Мне было 23 года, когда у меня появился первый ученик, шестиклассник. Мне его передали со словами: «Поучи его чуть-чуть, а там мы его на контрабас переведем». Контрабасисты — это же, как известно, виолончелисты с темным прошлом. Я про себя взвился и решил, что не дам перевести мальчика на контрабас.
Я начал с ним заниматься, рассказывать про игру, особенности исполнения классических инструментов. А он был просто ленивым и вообще не хотел заниматься.
Я его убеждал и кнутом, и пряником, и кричал, и по душам беседовал, но он ни в какую
Я был еще молодым педагогом и думал, что знаю, как, кого и чему научить. За 200 лет же правильную систему не выстроили, а я-то сейчас все придумаю. У нас было интересное развлечение: мы ежедневно приезжали к семи утра в Петербургскую филармонию и занимались в двух соседних студиях. Я — во второй, он — в четвертой. Если я вдруг слышал, что ученик перестал заниматься, то сразу бежал к нему и делал замечание. После трех недель такой терапии я привык рано подниматься, а мой подопечный прошел экзамены. Преподаватели даже сказали: «Как-то жалко его на контрабас отдавать, давайте оставим на виолончели». Сейчас, кстати, он артист оркестра Михайловского театра.
— А как вы стали ректором?
— Первое время я занимался педагогической работой по совместительству. Сначала трудился и в оркестре филармонии, и в десятилетке, а через некоторое время получил предложение стать руководителем Санкт-Петербургского музыкального училища имени Н. А. Римского-Корсакова. Работой оркестранта к тому моменту я уже был доволен, поэтому с радостью согласился пойти на руководящую должность.
Девять лет я отработал в училище, и меня пригласили руководить Петербургской консерваторией. Так я стал ее ректором. Когда говоришь такие слова, то сразу мурашки по коже бегут, потому что очень много известных и знаменитых людей занимали эту должность: Антон Рубинштейн, Карл Давыдов, Александр Глазунов, Павел Серебряков и многие другие.
Я стараюсь достойно работать и ректором, и преподавателем, и даже дирижером. Порой даже умудряюсь приезжать в «Сириус», где занимаюсь с детьми на программах. Правда, получается это, только когда у меня отпуск.
— Как сейчас оцениваете уровень музыкальной педагогики в регионах?
— Там другой спрос на музыкальное образование. Во-первых, населения меньше — и процент желающих заниматься ниже. Во-вторых, как только появляется ребенок, мало-мальски подающий надежды, он сразу уезжает в большой город. Так, например, один мальчик из Пскова, которого я заприметил во время своего приезда, к моему следующему визиту уже перевелся в Москву.
В советское время была хорошая традиция: выпускников вузов распределяли на работу преподавателями в регионы страны. Благодаря этому они сразу получали работу, а у детей появлялись хорошие преподаватели, и им не нужно было уезжать из дома. Очень приятно в некоторых регионах знакомиться с педагогами, которые вспоминают, что когда-то учились в Ленинграде, а после распределения попали на Урал или в Сибирь, где и остались.
Но чтобы сейчас отправлять студентов в регионы, их нужно этой работой заинтересовать.Так, например, недавно для севастопольской школы понадобились педагоги: теоретик и специалист по фортепиано.
При этом платить там планировали меньше 20 тысяч рублей без предоставления жилья. Как я могу отправить туда своих студентов?
Сейчас предпринимаются серьезные действия, чтобы обеспечить дальние регионы кадрами: строятся специальные кластеры, музыкальные школы. Создается материальная база, которая может привлечь как учеников, так и педагогов. В «Сириусе» тоже делаются шаги в этом направлении. Образовательный центр дает школьникам из регионов и преподавателям возможность встречаться, общаться, заниматься и реализовывать себя. Такой подход приведет к тому, что в будущем ситуация станет гораздо лучше.
— А кто несет ответственность за результат обучения?
— Если вы ждете, что я скажу, что все мои ученики — солисты и оркестранты, то это не так. Бывают разные ситуации, но в педагогическом процессе всегда участвуют несколько сторон: ученик, его родители и педагоги. Преподаватель — лишь треть образовательного процесса.
Особенно это касается десятилеток. Там педагоги сразу ориентируют ребят на работу и профессию. Но если школьники или их родители настроены недостаточно решительно, то все может пойти прахом.
— Иногда нагрузка настолько большая, что дети бросают занятия. Бывали у вас такие ситуации?
— Конечно, бывали срывы и у моих учеников. Не все хотят заниматься музыкой профессионально. Мне самому такие занятий навязали родители. Первые три года я вообще не понимал, зачем это делаю. Как ребенок в шесть лет может любить заниматься? Он может понимать, что это надо и все. Любить музыку и думать о профессиональной карьере я начал где-то во время учебы в училище. Но так бывает не у всех.
У меня была ученица из города Снежинска, с которой я занимался еще в десятилетке. Она старалась, делала успехи и даже поступила в консерваторию, а потом вдруг пропала. Первый семестр ее не было, второй не было. Потом позвонила и призналась, что ей кажется, что она занимается не своим делом. Оказывается, хочет стать психологом. Что тут можно сделать?
Каждый человек должен себя найти. Если он понимает, что занимается не своим делом, то правильнее будет перестать
Хотя, конечно, мне как педагогу, который вкладывает в ученика силы, время, внимание, это всегда немного обидно.
— Выгодно ли с финансовой точки зрения сегодня становиться музыкантом?
— Когда я поступал в школу, профессия была очень престижной. Все родители мечтали, чтобы их дети стали музыкантами. Собственно, почему я и с трудом попал в десятилетку. Сейчас такого большого конкурса, к сожалению, нет.
Мне часто говорят, что учить детей бессмысленно, потому что сейчас невыгодно быть музыкантом, лучше стать банкиром или юристом. Я всегда отвечаю: банкиром или юристом можно стать в любой момент. Вот человек доиграет на рояле до конца десятилетнего обучения и скажет:
«Все, это я узнал, а теперь хочу стать банкиром или юристом»
И у него все получится. Но если, наоборот, человек в 16 лет поймет, что хочет играть на рояле, хотя никогда раньше этим не занимался, вряд ли у него что-то получится. Это учебник по физике можно за ночь прочитать и выучить, а с музыкой так не получится. Те навыки и знания, которые даются в музыкальной школе с 6 до 17 лет, разом не взять.
