Маргиналы от классики: зачем люди идут в музыковеды?

Ярослав Тимофеев — кандидат искусствоведения, музыковед, лектор, композитор, ведущий концертов Московской филармонии, пианист группы OQJAV, а еще звонарь. Как музыкальный критик он сотрудничает с известными изданиями. Выступал музыкальным консультантом при подготовке церемонии открытия Олимпийских игр в Сочи.

Церемония открытия XXII зимних Олимпийских игр в Сочи, 2014 год Фото: © Iurii Osadchi / Shutterstock / FOTODOM

 — Многие не понимают, зачем нужна ваша профессия — музыковед. Два самых нелюбимых предмета любого музыканта — сольфеджио и музлитература, а вы сознательно пошли их изучать. Зачем?

— Действительно, во время учебы я регулярно сталкивался с отношением к теоретикам как к неудачникам, которые ничего не добились в настоящей профессии (то есть в игре на фортепиано или виолончели), и из-за отсутствия таланта им пришлось пойти в теоретики. Даже само слово «теоретик» в музыкантской среде звучит как-то ущербно и прискорбно.

Иерархия музыкальных профессий менялась с ходом истории. Сейчас наиболее высоким социальным статусом обладают исполнители. Их имена пишутся крупными буквами на афише, у них самые большие гонорары, они наиболее востребованы, и у них чаще всего берут автографы. А 150 лет назад все было иначе — на вершине стояли композиторы. Это были настоящие кумиры всей Европы.

С популярностью Рихарда Вагнера и Джузеппе Верди не мог сравниться не только ни один исполнитель, но и мало кто из королей

А если мы переместимся в VI век нашей эры, то увидим совершенно другую иерархию. Боэций, один из великих ученых и музыкантов, на трудах которых стоит сегодняшняя музыкальная культура, говорил, что низший уровень постижения музыки, самый скучный, бытовой и трудовой, что-то вроде грузчиков — это исполнители. Они всего лишь исполняют чужую волю, пиликают, работают мышцами. Уровень повыше — композиторы, потому что они подкидывают работу исполнителям. Но сами композиторы тоже выполняют чужую волю, ведь они сочиняют по определенным правилам — для них придумали лады и ритмы.

Боэций (книжная миниатюра, которая датируется примерно 1150 г.) Изображение: Cambridge, University Library I.1.3 fol. 61v, фрагмент / PD

Высшая каста — это музыковеды-теоретики. Тогда они назывались музикусами, то есть настоящими музыкантами, которые, как мыслительный центр, придумывают эти правила, выводят их. А все остальные следуют тому, что они придумали.

Мир очень изменчив, изменчива и иерархия. Сегодня в большинстве своем музыковеды-теоретики находятся в маргинальном положении, очень многие просто бедствуют с материальной точки зрения, многие не чувствуют своей востребованности. Но почему они идут в эту профессию? Потому что когда ты один раз почувствуешь кайф от того, что ты понял, как устроено какое-то произведение, от того, что в твоей голове родилась идея касательно этой музыки и ты ее сформулировал, а потом ею поделился с кем-то и он сыграл произведение как-то по-новому, — это наркотик, который в моей профессии является главным и не оставляет шанса «соскочить».

— В чем прикладное значение музыковедения?

— На самом деле, все музыканты рано или поздно сами понимают, зачем нужна наука о музыке. Есть ноты, можно их выучить и правильно сыграть, но через несколько лет все это будет делать искусственный интеллект — люди будут не нужны, чтобы правильно сыграть по нотам. Еще Густав Малер говорил:

Самое главное в музыке написано между нот

Дело в том, что музыка — это напряжение, электрические импульсы, которые нельзя записать в партитуре, потому что они тут же умрут. И каждый музыкант в свое время приходит к тому, чтобы не читать ноты, не воспроизводить их, а создавать свою музыку с помощью нот композитора. Создавать — значит, проникать своей «электростанцией» туда и создавать там заряды, чтобы все заработало, чтобы лампочки включились.

Бывают очень редкие исключения — исполнители, которые могут ничего не знать и не понимать, но музицируют прекрасно. Таких людей называют «животными сцены». Допустим, вокалисты говорят, что им нужно, чтобы черепная коробка была максимально пустой и хорошо резонировала. Подобные примеры бывают, но крайне редко.

Ярослав Тимофеев на концерте-открытии Летнего молодежного фестиваля в «Сириусе» Фото: © Юрий Славин / Пресс-служба «Сириуса»

А 99 % людей нужно понимать, что они играют. И если прочитать одну хорошую книжку про Франца Шуберта, прежде чем сыграть его квинтет, уже получится совсем другой квинтет.

Исполнители играют музыку мозгом

Даже нашими пальцами управляет мозг, не говоря уже обо всем остальном: об энергии, которую мы вкладываем, агогике, управлении аудиторией. Все идет от мозга, пальцев отдельно не существует. Поэтому если мы в свой мозг положим знание музыки, понимание исторического процесса (например, почему Шуберт ближе к Моцарту, а не к Бетховену, несмотря на то что последний ближе ему по времени), то на выходе будет совершенно другая музыка. Вот для чего нужна профессия музыковеда.

— Вы часто ведете концерты. Какой вам больше всего запомнился?

— Когда в «Сириусе» мы выступали с Российским национальным молодежным симфоническим оркестром, вспомнился наш первый концерт с этим коллективом — около пяти лет назад в Москве, в Институте кинематографии. У меня тогда почти не было опыта ведения концертов, я сильно волновался. Программа состояла из небольших сочинений разных композиторов, среди них была одна часть из Симфонии № 10 Шостаковича. Я побеждаю свой страх, выхожу на сцену и рассказываю целую историю — в частности, о том, как Шостакович в зрелые годы, будучи в браке, влюбился в девушку и зашифровал послание к своей возлюбленной в музыке. Рассказываю подробно, с меня течет пот, переживаю свой маленький катарсис. Потом захожу за сцену, и дирижер Димитрис Ботинис мне говорит: «Ярослав, мы играем другую часть». Я возвращаюсь на авансцену и говорю: «Дамы и господа, сейчас прозвучит другая музыка. Но если вам интересно, когда придете домой, пожалуйста, послушайте ту музыку, о которой я вам рассказал».